Конопляных дел мастер
Пост №2 из той же серии.
Чтобы не терять больше.
Чтобы не терять больше.
09.01.2008 в 01:34
Пишет Squalicorax:Хроники Крыльев и что с ними можно сделать - 2
Тааак, а теперь переходим к сладостному и желанному пункту два.
Потому что вот не знаю, кому как, а мне лично расковыривать Фаевские заскоки надоело – после инфинитивского-то фика.^__^
Для меня разбираться в закидонах Курогане – это тож самое, практически, что без наркоза художественно распутывать собственные кишки. Болезненно. Зато иногда уже можно пользоваться старыми наработками.
читать дальшеТак вот, предлагаю для начала-то взглянуть на куроганское безоблачное детство. Куроган у нас – гражданин целеустремленный и морально устойчивый именно в силу прописанной в голове модели того «как должно быть», некоторой имеющейся идеальной реальности. Вот и давайте посмотрим, что ж это за реальность такая.
В целом семья Курогане представляет собой не столько семью, сколько идеальное боевое подразделение с четко прописанными сферами ответственности. Что, впрочем, ну совершенно не редкость для аристократических семей в неспокойные годы – они для того и существуют и выращиваются для этого. То есть, для ребенка, видящего вокруг себя определенный уклад в первые годы своей жизни, этот уклад автоматически будет эталоном нормы. Для Курогана вечная оборона осажденной крепости – это норма.
Причем внутри крепости не разруха – внутри красивое. Родители не просто любят друг друга (это он как раз не сразу осознает) – они «делают красиво». И функционально. (тут я пошел и высморкался в платочек от чувств. Истинно, идеальное пространство, идеальная реальность, аминь.)
Не надо, однако, думать, что норма подразумевает чувство защищенности – скорее, это вынужденное спокойствие сидящего на пороховой бочке. Уровень тревожности у мальчика очень высок – он же понимает, что родителям обеспечение безопасности дается с огромным трудом. Мама болеет и чахнет на глазах, отец все время вне дома. Курогане пытается хоть чем-то, ну хоть как-то прикрыть этот свой идеальный мир, встроиться в его защиту. Постоянная тревога требует выхода, и вот тут как раз формируется этот замечательный механизм перевода внутреннего во внешнее, который можно условно характеризовать как «мечом в глаз». Это такая штука, которая, единожды получившись, воспринимается как избавление и единственно возможный выход. То есть, грубо говоря, каждый раз теперь, если субъект ощущает некое психологическое давление (особенно, если оно внутреннее) он стремится произвести физические действия либо по устранению причины, либо просто любые относительно осмысленные телодвижения, которые к устранению этой причины теоретически могут привести хоть в перспективе. Просто потому что нифига не делать невыносимо страшно. Что в переводе на плоскость практики может означать, к примеру, что, услышав за тонкой перегородкой чахоточный кашель матери, маленький Куроганчик пойдет махать боккеном до одурения, потому что это во-первых дает выплеск психической энергии, что само собой приведет к ослаблению эмоционального переживания, а во-вторых в перспективе поможет ему стать сильнее и поскорей пойти крошить монстру вместе с отцом, чтобы облегчить нагрузку на барьер. Дальше, кстати сказать, этот привычный механизм обогатится еще и специфической профдеформацией, имеющей место у всех мечников, которая позволяет «выключать голову» и снижать детализацию обстоятельств с целью максимально быстрой и эффективной реакции. Ну, и опять-таки широко известное «вижу цель, не вижу препятствий, верю в себя», спрессованное в единое действие – тот же побочный бонус.
Однако же, я забег вперед, а надо бы вернуться к баранам, то бишь к Лиз Бурбо с ее травмами. У Курогане (как и у массы других представителей анимешниых - и не только - сильных волевых героев) явственным и невооруженным глазом наблюдается травма преданного. Вообще я честно хотел забить на весь фрейдистский бэкграунд, ограничившись описанием последствий и соотнесением с внешними признаками, бо лично вот для меня выводить все заскоки из сексуальности как-то неубедительно. Однако же, поперхнувшись чаем при просмотре онеме, я понял, что жжж было действительно неспроста. Мне тут, конечно, могут возразить, что в самой манге этих двусмысленных моментов не было, однако не было и того, что их бы опровергало.
В чем соль, собственно: согласно лжеучению старика Фрейда, каждый человек в своем развитии проходит стадию эдипова комплекса. Происходит это приблизительно в период от двух до шести лет. Ребенок влюбляется в родителя противоположного пола (или его ИО), пытается всеми силами добиться его внимания, заместить второго родителя, защитить и т.п.
Если при всем при этом, не дай-то боже, этот самый второй родитель по мнению ребенка уделяет первому недостаточно внимания или вообще как-то обижает, дело может дойти до натуральной ненависти. На самом-то деле, ничего страшного в том нету, и, повторяю, все люди через этот период проходят, и впоследствии просто благополучно сей опыт переживают и забывают. Однако ж, бывают и осечки, в результате чего криво проработанный момент развития большущим гвоздем заседает в подсознании, впоследствии вызывая разные неожиданные девиации.
Как формируется травма преданного? Для нее требуется а) гиперпривязанность к родителю противоположного пола, б) глубокое чувство облома, когда связанные с этим родителем квазилюбовные переживания оказываются по тем или иным причинам невозможными. В отношениях с преданным значимый родитель придерживается линии поведения, подчеркивающей исключительность ребенка, его важность. Плюс некоторый неявный подтекст соблазнения. «Ах, как ты охренительно круто влез на это дерево и достал мой шарф! Мамочка счастлива! Ты у меня такой смелый!». И тут появляется отец, громогласно заявляющий свои права и на маму и на сам символ «героического поступка» - «эта хрень ей так дорога, потому что я ее подарил». Обломно, да. Собственно, уже одного этого эпизода вполне достаточно, для того, чтоб получить подтверждение условий получения травмы. А ведь есть еще и другие нюансы – мама болеет, а папа где-то шляется (истребление чудовищ героический отец успешно совмещает с загулами по кабакам, промежду прочим). Естественно, хотя бы на подсознательном уровне Куроган на него злится, и всеми силами хочет восполнить «провисающую» по его мнению функцию отца – защищать маму здесь и сейчас, а не черт знает где за периметром, танцуя с демонами.
При всем том фигура отца и для него самого уже приобретает огромное значение – это такой пример для подражания, такой авторитет, такая, простите, готовая модель для суперэго! Ого-го! Так что Куроган вполне понимает невозможность для себя занять для матери ту же позицию значимости, что и папаня. Оно и нормально, и замечательно, но все равно где-то в глубине досадно.
Переживание преданного – это опыт нарушения верности, неоправданного доверия, невыполненного обещания. (ой блин, старательно не думаем пока о белом медведе).
Конечно, совершенно ясно, что ни о каких обещаниях и преданном доверии речи не идет, но чувства крайне редко считаются с фактологией. Особенно детские.
В попытках справиться с этой травмой личность формирует защитную маску «контролирующего». Призвана эта маска, условно говоря, инвертировать в дальнейшем последствия пережитого опыта. То есть сохранить верность, взять на себя ответственность, выполнить поставленные задачи. Собственно, именно контролирующая маска – это силовой способ перерасти травму. Сама идея предательства для такого человека настолько невыносима, что, с одной стороны он готов пойти на что угодно, лишь бы этого не допустить – как со стороны кого-то, так и со своей собственной. С другой стороны, если предательство все же происходит, он склонен вытеснять из сознания саму мысль и память об этом.
Внешними признаками маски контролирующего у мужчины будут широкие, красивые, мускулистые плечи и руки, развитая верхняя часть тела. Голос громкий, уверенный, взгляд пристальный, тяжелый, но при этом отчасти соблазняющий: человек, на которого направлен этот взгляд, сразу начинает чувствовать себя особенным, значимым. Человек с маской контролирующего старается занимать побольше пространства, но при этом следит за тем, чтобы поза была устойчивой – то есть, все вот эти сугубо мужские доминирующие жесты как раз и являются первейшим признаком контролирующего.
Стремление к контролю требует быстро схватывать ситуацию, продумывать заранее все выходы, отслеживать окружающих на предмет их соответствия предусмотренным функциям. Контролирующий, кстати, весьма проницателен, потому что это находится в зоне его непосредственных интересов – ведь только так он сможет предотвратить возможное крушение планов, ожиданий…
Самая ходовая эмоция у контролирующего – гнев. В него он впадает с легкостью необычайной. Сам он, как правило, очень ориентирован на скорость и результативность, а потому его бесят люди, неспособные(или не желающие) действовать в том же темпе. Вообще если что-то идет не так, как ему представляется верным, он начинает нервничать, а нервы контролирующего – это ор в сторону объекта переживания. То бишь, например, свою болезнь контролирующий еще способен пережить относительно спокойно – несмотря на то, что временная нефункциональность ему мешает. Но вот болезнь близкого человека… оооо… ^_^ наорать на него – самый напрашивающийся вариант. В лучшем случае. Напоминаю, кстати, о механизме необходимости немедленного ответа на раздражитель, как привычного способа вывести напряжение изнутри вовне.
При этом – самое интересное – как раз контролирующие чаще всего оказываются в ситуациях, когда они вынуждены нарушить обещание, предать доверие (пусть даже и неявно, в области эмоциональной связи, к примеру). Естественно, подобные вещи им осознавать невыносимо – ну, они и не осознают.^___^
Так вот - у Курогана, как я полагаю, эта травма была бы еще не столь глубока, если бы не разыгравшаяся в родительском доме трагедь, разом уничтожившая «идеальное пространство» - причем уничтожившая в ходе реализации уже обозначившихся тенденций.
Тут надо сказать, что Куроган, помимо прочего – существо до жути сценарно-ориентированное. Что ни разу не удивительно при такой обстановке взросления. И сценарий «защита крепости» у него сакрализован до предела, а все составляющие обладают статусом сверхценности. Причем имеется четкое членение на «сверхценность-идею» и «сверхценность-объект». В чем они отличаются на практике – это я на примере объясню. На нашем любимом примере.^__^
Первый прогон метасценария вышел из рук вон неудачным. Катастрофичным – скажем прямо. Ты только-только получил собственную роль, свое место в строю – и тут же запорол свою миссию. Все сломано, все разрушено, столпы мироздания рухнули – и субъективно именно ты виноват. (Хотя, тут очень показательным для характера связи являются последние слова матери – она полагала виновной себя, потому как изначально именно себя считала ответственной за обеспечение безопасности. Думаю, у отца была та ж тема. *ушел плакать от умиления*). Естественно, следует замыкание мозгов и аццкое боевое безумие – фактически он циклится на механизме сброса напряжения, но тот не справляется, потому что «реальность выполнила недопустимую операцию и будет закрыта нахрен». Организм просто должен был пережечь абсолютно все ресурсы и самоуничтожиться. То, что Томое удается вывести его из этого штопора – это воистину чудо и тончайшая работа. Девочка крута нереально, это тру мико. Кстати – если ФВР и имел планы подцепить Курогане на классический крючок «давай вернем маму к жизни», то и без вмешательства жрицы нихренасики бы не вышло – ибо Куро его б не услышал. Ну да ФВР никогда тонким пониманием психологии не страдал – факт.
Каковы оказались итоги сего «бадабума»? Во-первых и в-основных: в силу жесточайшего стресса Курогане в своем психологическом развитии благополучно застрял в возрасте травмы. Ага. Он начинает взрослеть и развиваться только через очень приличное такое время, под воздействием массы внешних факторов, насильно втягивающих его в новый виток сценария. Во-вторых – происходит подмена цели средством, если мелкий Курогане практически без запинки отвечает, зачем ему быть сильным, то Курогане-подросток просто не позволяет себе задуматься на эту тему. Это такой нехреновый регресс всей системы ценностей. Тем не менее, усилиями Томое, он относительно стабилен: она использует осколки его сценарных ориентиров, чтобы хоть худо-бедно построить ему картину реальности. Осколки все оказываются из блока «сверхценность-идея» - это тема насчет «защищать красивое». Томое – красивое, она умеет «делать красиво», следовательно, красивое в мире в принципе существует и жить в нем теоретически как-то можно. Если посмотреть на это все изнутри, то выглядит совсем мило: после обрушения стен крепости для Курогане в окружающем пространстве остаются только монстры. Он не видит людей. И Томое - это единственный объект, однозначно идентифицирующийся, как человеческое существо. Со временем, разумеется, степень адекватности повышается, но вот это подсознательное ощущение остается. Еще один нюанс: в принципе, я считаю пейринг Курогане/Томое вполне вероятным… но только до момента вручения ему меча. Стремясь дать Курогане опору (а заодно и обезопасить от него окружающих), принцесса активирует кусок сакрального сценария, что с одной стороны потенциально возвращает Куро в координаты его детской системы ценностей, а с другой стороны раз и чуть ли не навсегда выводит ее из сферы сексуальных объектов. В сценарии она занимает место матери, в подсознании происходит частичное совмещение образов – и вуаля! Во-первых – табу, во-вторых рядом с фигурой матери может стоять только фигура отца – тоже сакрализованная. А сам он не ощущает себя достаточно зрелым для отождествления с этим образом.
Таковы изначальные условия, при которых присоединяется к партии «пешка ведьмы».
URL записиТааак, а теперь переходим к сладостному и желанному пункту два.
Потому что вот не знаю, кому как, а мне лично расковыривать Фаевские заскоки надоело – после инфинитивского-то фика.^__^
Для меня разбираться в закидонах Курогане – это тож самое, практически, что без наркоза художественно распутывать собственные кишки. Болезненно. Зато иногда уже можно пользоваться старыми наработками.
читать дальшеТак вот, предлагаю для начала-то взглянуть на куроганское безоблачное детство. Куроган у нас – гражданин целеустремленный и морально устойчивый именно в силу прописанной в голове модели того «как должно быть», некоторой имеющейся идеальной реальности. Вот и давайте посмотрим, что ж это за реальность такая.
В целом семья Курогане представляет собой не столько семью, сколько идеальное боевое подразделение с четко прописанными сферами ответственности. Что, впрочем, ну совершенно не редкость для аристократических семей в неспокойные годы – они для того и существуют и выращиваются для этого. То есть, для ребенка, видящего вокруг себя определенный уклад в первые годы своей жизни, этот уклад автоматически будет эталоном нормы. Для Курогана вечная оборона осажденной крепости – это норма.
Причем внутри крепости не разруха – внутри красивое. Родители не просто любят друг друга (это он как раз не сразу осознает) – они «делают красиво». И функционально. (тут я пошел и высморкался в платочек от чувств. Истинно, идеальное пространство, идеальная реальность, аминь.)
Не надо, однако, думать, что норма подразумевает чувство защищенности – скорее, это вынужденное спокойствие сидящего на пороховой бочке. Уровень тревожности у мальчика очень высок – он же понимает, что родителям обеспечение безопасности дается с огромным трудом. Мама болеет и чахнет на глазах, отец все время вне дома. Курогане пытается хоть чем-то, ну хоть как-то прикрыть этот свой идеальный мир, встроиться в его защиту. Постоянная тревога требует выхода, и вот тут как раз формируется этот замечательный механизм перевода внутреннего во внешнее, который можно условно характеризовать как «мечом в глаз». Это такая штука, которая, единожды получившись, воспринимается как избавление и единственно возможный выход. То есть, грубо говоря, каждый раз теперь, если субъект ощущает некое психологическое давление (особенно, если оно внутреннее) он стремится произвести физические действия либо по устранению причины, либо просто любые относительно осмысленные телодвижения, которые к устранению этой причины теоретически могут привести хоть в перспективе. Просто потому что нифига не делать невыносимо страшно. Что в переводе на плоскость практики может означать, к примеру, что, услышав за тонкой перегородкой чахоточный кашель матери, маленький Куроганчик пойдет махать боккеном до одурения, потому что это во-первых дает выплеск психической энергии, что само собой приведет к ослаблению эмоционального переживания, а во-вторых в перспективе поможет ему стать сильнее и поскорей пойти крошить монстру вместе с отцом, чтобы облегчить нагрузку на барьер. Дальше, кстати сказать, этот привычный механизм обогатится еще и специфической профдеформацией, имеющей место у всех мечников, которая позволяет «выключать голову» и снижать детализацию обстоятельств с целью максимально быстрой и эффективной реакции. Ну, и опять-таки широко известное «вижу цель, не вижу препятствий, верю в себя», спрессованное в единое действие – тот же побочный бонус.
Однако же, я забег вперед, а надо бы вернуться к баранам, то бишь к Лиз Бурбо с ее травмами. У Курогане (как и у массы других представителей анимешниых - и не только - сильных волевых героев) явственным и невооруженным глазом наблюдается травма преданного. Вообще я честно хотел забить на весь фрейдистский бэкграунд, ограничившись описанием последствий и соотнесением с внешними признаками, бо лично вот для меня выводить все заскоки из сексуальности как-то неубедительно. Однако же, поперхнувшись чаем при просмотре онеме, я понял, что жжж было действительно неспроста. Мне тут, конечно, могут возразить, что в самой манге этих двусмысленных моментов не было, однако не было и того, что их бы опровергало.
В чем соль, собственно: согласно лжеучению старика Фрейда, каждый человек в своем развитии проходит стадию эдипова комплекса. Происходит это приблизительно в период от двух до шести лет. Ребенок влюбляется в родителя противоположного пола (или его ИО), пытается всеми силами добиться его внимания, заместить второго родителя, защитить и т.п.
Если при всем при этом, не дай-то боже, этот самый второй родитель по мнению ребенка уделяет первому недостаточно внимания или вообще как-то обижает, дело может дойти до натуральной ненависти. На самом-то деле, ничего страшного в том нету, и, повторяю, все люди через этот период проходят, и впоследствии просто благополучно сей опыт переживают и забывают. Однако ж, бывают и осечки, в результате чего криво проработанный момент развития большущим гвоздем заседает в подсознании, впоследствии вызывая разные неожиданные девиации.
Как формируется травма преданного? Для нее требуется а) гиперпривязанность к родителю противоположного пола, б) глубокое чувство облома, когда связанные с этим родителем квазилюбовные переживания оказываются по тем или иным причинам невозможными. В отношениях с преданным значимый родитель придерживается линии поведения, подчеркивающей исключительность ребенка, его важность. Плюс некоторый неявный подтекст соблазнения. «Ах, как ты охренительно круто влез на это дерево и достал мой шарф! Мамочка счастлива! Ты у меня такой смелый!». И тут появляется отец, громогласно заявляющий свои права и на маму и на сам символ «героического поступка» - «эта хрень ей так дорога, потому что я ее подарил». Обломно, да. Собственно, уже одного этого эпизода вполне достаточно, для того, чтоб получить подтверждение условий получения травмы. А ведь есть еще и другие нюансы – мама болеет, а папа где-то шляется (истребление чудовищ героический отец успешно совмещает с загулами по кабакам, промежду прочим). Естественно, хотя бы на подсознательном уровне Куроган на него злится, и всеми силами хочет восполнить «провисающую» по его мнению функцию отца – защищать маму здесь и сейчас, а не черт знает где за периметром, танцуя с демонами.
При всем том фигура отца и для него самого уже приобретает огромное значение – это такой пример для подражания, такой авторитет, такая, простите, готовая модель для суперэго! Ого-го! Так что Куроган вполне понимает невозможность для себя занять для матери ту же позицию значимости, что и папаня. Оно и нормально, и замечательно, но все равно где-то в глубине досадно.
Переживание преданного – это опыт нарушения верности, неоправданного доверия, невыполненного обещания. (ой блин, старательно не думаем пока о белом медведе).
Конечно, совершенно ясно, что ни о каких обещаниях и преданном доверии речи не идет, но чувства крайне редко считаются с фактологией. Особенно детские.
В попытках справиться с этой травмой личность формирует защитную маску «контролирующего». Призвана эта маска, условно говоря, инвертировать в дальнейшем последствия пережитого опыта. То есть сохранить верность, взять на себя ответственность, выполнить поставленные задачи. Собственно, именно контролирующая маска – это силовой способ перерасти травму. Сама идея предательства для такого человека настолько невыносима, что, с одной стороны он готов пойти на что угодно, лишь бы этого не допустить – как со стороны кого-то, так и со своей собственной. С другой стороны, если предательство все же происходит, он склонен вытеснять из сознания саму мысль и память об этом.
Внешними признаками маски контролирующего у мужчины будут широкие, красивые, мускулистые плечи и руки, развитая верхняя часть тела. Голос громкий, уверенный, взгляд пристальный, тяжелый, но при этом отчасти соблазняющий: человек, на которого направлен этот взгляд, сразу начинает чувствовать себя особенным, значимым. Человек с маской контролирующего старается занимать побольше пространства, но при этом следит за тем, чтобы поза была устойчивой – то есть, все вот эти сугубо мужские доминирующие жесты как раз и являются первейшим признаком контролирующего.
Стремление к контролю требует быстро схватывать ситуацию, продумывать заранее все выходы, отслеживать окружающих на предмет их соответствия предусмотренным функциям. Контролирующий, кстати, весьма проницателен, потому что это находится в зоне его непосредственных интересов – ведь только так он сможет предотвратить возможное крушение планов, ожиданий…
Самая ходовая эмоция у контролирующего – гнев. В него он впадает с легкостью необычайной. Сам он, как правило, очень ориентирован на скорость и результативность, а потому его бесят люди, неспособные(или не желающие) действовать в том же темпе. Вообще если что-то идет не так, как ему представляется верным, он начинает нервничать, а нервы контролирующего – это ор в сторону объекта переживания. То бишь, например, свою болезнь контролирующий еще способен пережить относительно спокойно – несмотря на то, что временная нефункциональность ему мешает. Но вот болезнь близкого человека… оооо… ^_^ наорать на него – самый напрашивающийся вариант. В лучшем случае. Напоминаю, кстати, о механизме необходимости немедленного ответа на раздражитель, как привычного способа вывести напряжение изнутри вовне.
При этом – самое интересное – как раз контролирующие чаще всего оказываются в ситуациях, когда они вынуждены нарушить обещание, предать доверие (пусть даже и неявно, в области эмоциональной связи, к примеру). Естественно, подобные вещи им осознавать невыносимо – ну, они и не осознают.^___^
Так вот - у Курогана, как я полагаю, эта травма была бы еще не столь глубока, если бы не разыгравшаяся в родительском доме трагедь, разом уничтожившая «идеальное пространство» - причем уничтожившая в ходе реализации уже обозначившихся тенденций.
Тут надо сказать, что Куроган, помимо прочего – существо до жути сценарно-ориентированное. Что ни разу не удивительно при такой обстановке взросления. И сценарий «защита крепости» у него сакрализован до предела, а все составляющие обладают статусом сверхценности. Причем имеется четкое членение на «сверхценность-идею» и «сверхценность-объект». В чем они отличаются на практике – это я на примере объясню. На нашем любимом примере.^__^
Первый прогон метасценария вышел из рук вон неудачным. Катастрофичным – скажем прямо. Ты только-только получил собственную роль, свое место в строю – и тут же запорол свою миссию. Все сломано, все разрушено, столпы мироздания рухнули – и субъективно именно ты виноват. (Хотя, тут очень показательным для характера связи являются последние слова матери – она полагала виновной себя, потому как изначально именно себя считала ответственной за обеспечение безопасности. Думаю, у отца была та ж тема. *ушел плакать от умиления*). Естественно, следует замыкание мозгов и аццкое боевое безумие – фактически он циклится на механизме сброса напряжения, но тот не справляется, потому что «реальность выполнила недопустимую операцию и будет закрыта нахрен». Организм просто должен был пережечь абсолютно все ресурсы и самоуничтожиться. То, что Томое удается вывести его из этого штопора – это воистину чудо и тончайшая работа. Девочка крута нереально, это тру мико. Кстати – если ФВР и имел планы подцепить Курогане на классический крючок «давай вернем маму к жизни», то и без вмешательства жрицы нихренасики бы не вышло – ибо Куро его б не услышал. Ну да ФВР никогда тонким пониманием психологии не страдал – факт.
Каковы оказались итоги сего «бадабума»? Во-первых и в-основных: в силу жесточайшего стресса Курогане в своем психологическом развитии благополучно застрял в возрасте травмы. Ага. Он начинает взрослеть и развиваться только через очень приличное такое время, под воздействием массы внешних факторов, насильно втягивающих его в новый виток сценария. Во-вторых – происходит подмена цели средством, если мелкий Курогане практически без запинки отвечает, зачем ему быть сильным, то Курогане-подросток просто не позволяет себе задуматься на эту тему. Это такой нехреновый регресс всей системы ценностей. Тем не менее, усилиями Томое, он относительно стабилен: она использует осколки его сценарных ориентиров, чтобы хоть худо-бедно построить ему картину реальности. Осколки все оказываются из блока «сверхценность-идея» - это тема насчет «защищать красивое». Томое – красивое, она умеет «делать красиво», следовательно, красивое в мире в принципе существует и жить в нем теоретически как-то можно. Если посмотреть на это все изнутри, то выглядит совсем мило: после обрушения стен крепости для Курогане в окружающем пространстве остаются только монстры. Он не видит людей. И Томое - это единственный объект, однозначно идентифицирующийся, как человеческое существо. Со временем, разумеется, степень адекватности повышается, но вот это подсознательное ощущение остается. Еще один нюанс: в принципе, я считаю пейринг Курогане/Томое вполне вероятным… но только до момента вручения ему меча. Стремясь дать Курогане опору (а заодно и обезопасить от него окружающих), принцесса активирует кусок сакрального сценария, что с одной стороны потенциально возвращает Куро в координаты его детской системы ценностей, а с другой стороны раз и чуть ли не навсегда выводит ее из сферы сексуальных объектов. В сценарии она занимает место матери, в подсознании происходит частичное совмещение образов – и вуаля! Во-первых – табу, во-вторых рядом с фигурой матери может стоять только фигура отца – тоже сакрализованная. А сам он не ощущает себя достаточно зрелым для отождествления с этим образом.
Таковы изначальные условия, при которых присоединяется к партии «пешка ведьмы».
@темы: Tsubasa: Reservoir Chronicle